Проект осуществляется при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ, грант № 11-04-12064в).

Из «Астрофила и Стеллы»

СЭР ФИЛИП СИДНИ

Перевод Г. М. Кружкова



НЕ ВЫСТРЕЛОМ КОРОТКИМ НАПОВАЛ

Не выстрелом коротким наповал
Амур победы надо мной добился:
Как хитрый враг, под стены он подрылся
И тихо город усыпленный взял.

Я видел, но еще не понимал,
Уже любил, но скрыть любовь стремился,
Поддался, но еще не покорился,
И, покорившись, все еще роптал.

Теперь утратил я и эту волю,
Но, как рожденный в рабстве московит,
Тиранство славлю и терпенье холю,
Целуя руку, коей был побит;

И ей цветы фантазии несу я,
Как некий рай, свой ад живописуя.



КАК МЕДЛЕННО ТЫ ВСХОДИШЬ, МЕСЯЦ ТОМНЫЙ

Как медленно ты всходишь, Месяц томный,
На небосклон, с какой тоской в глазах!
Ах, неужель и там, на небесах,
Сердца тиранит лучник неуемный?

Увы, я сам страдал от вероломной,
Я знаю, отчего ты весь исчах,
Как в книге, я прочел в твоих чертах
Рассказ любви, мучительной и темной.

О бледный Месяц, бедный мой собрат!
Ответь, ужели верность там считают
За блажь — и поклонения хотят,
Но поклоняющихся презирают?

Ужель красавицы и там, как тут,
Неблагодарность гордостью зовут?



О СТЕЛЛА! ЖИЗНЬ МОЯ, МОЙ СВЕТ И ЖАР

О Стелла! жизнь моя, мой свет и жар,
Единственное солнце небосклона,
Луч негасимый, пыл неутоленный,
Очей и взоров сладостный нектар!

К чему ты тратишь красноречья дар,
Властительный, как арфа Амфиона,
Чтоб загасить костер любви, зажженный
В моей душе твоих же силой чар?

Когда из милых уст слова благие
Являются, как перлы дорогие,
Что впору добродетели надеть,

Внимаю, смыслом их едва задетый,
И думаю: «Какое счастье — этой
Прелестной добродетелью владеть!»



УЖЕЛИ ДЛЯ ТЕБЯ Я МЕНЬШЕ ЗНАЧУ

Ужели для тебя я меньше значу,
Чем твой любимый мопсик? Побожусь,
Что угождать не хуже я гожусь, —
Задай какую хочешь мне задачу.

Испробуй преданность мою собачью:
Вели мне ждать — я в камень обращусь,
Перчатку принести — стремглав помчусь
И душу принесу в зубах в придачу.

Увы! мне — небреженье, а ему
Ты ласки расточаешь умиленно,
Целуешь в нос; ты, видно по всему,
Лишь к неразумным тварям благосклонна.

Что ж — подождем, пока любовь сама
Лишит меня последнего ума.



ПЕСНЯ ПЯТАЯ

Когда во мне твой взор надежду заронил,
С надеждою — восторг, с восторгом — мыслей пыл,
Язык мой и перо тобой одушевились.
Я думал: без тебя слова мои пусты,
Я думал: всюду тьма, где не сияешь ты,
Явившиеся в мир служить тебе явились.

Я говорил, что ты прекрасней всех стократ,
Что ты для глаз — бальзам, для сердца — сладкий яд,
Что пальчики твои — как стрелы Купидона,
Что очи яркостью затмили небосвод,

Что перси — млечный путь, речь — музыка высот,
И что любовь моя, как океан, бездонна.

Теперь — надежды нет, восторг тобой убит,
Но пыл ещё живёт, хотя, сменив свой вид,
Он, в ярость обратясь, душою управляет.
От славословий речь к упрёкам перешла,
Там ныне брань звучит, где слышалась хвала;
Ключ, заперший ларец, его ж и отпирает.

Ты, бывшая досель собраньем совершенств,
Зерцалом красоты, обителью блаженств
И оправданьем всех, без памяти влюблённых,
Взгляни: твои крыла волочатся в пыли,
Бесславья облака лазурь заволокли
Твоих глухих небес, виной отягощённых.

О Муза! ты её, лелея на груди,
Амврозией своей питала — погляди,
На что она твои дары употребила!
Презрев меня, она тобой пренебрегла,
Не дай смеяться ей! — ведь, оскорбив посла,
Тем самым Госпожу обида оскорбила.

Ужели стерпишь ты, когда задета честь?
Трубите, трубы, сбор! Месть, моя Муза, месть!
Рази врага скорей, не отвращай удара!
Уже в моей груди клокочет кипяток;
О Стелла, получи заслуженный урок:
Правдивым — честный мир, коварству — злая кара.

Не жди былых речей о белизне снегов,
О скромности лилей, оттенках жемчугов,
О локонах морей в сиянье лучезарном, —
Но о душе твоей, где слово с правдой врозь,
Неблагодарностью пропитанной насквозь.
Нет в мире хуже зла, чем быть неблагодарным!

Нет хуже есть: ты — вор! Поклясться я готов.
Вор, Господи прости! И худший из воров!
Вор из нужды крадёт, в отчаянье безмерном,
А ты имея всё, последнее берёшь,
Все радости мои ты у меня крадёшь.
Врагам вредить грешно, не то что слугам верным.

Но благородный вор не станет убивать
И новые сердца для жертвы выбирать.
А на твоём челе горит клеймо убийцы.
Кровоточат рубцы моих глубоких ран,
Их нанесли твои жестокость и обман, —
Так ты за преданность решила расплатиться.

Да чтó убийцы роль! Есть множество улик
Других бесчинных дел (которым счёт велик),
Чтоб обвинить тебя в тиранстве окаянном.
Я беззаконно был тобой порабощён,
Сдан в рабство, без суда на пытки обречён!
Царь, истину презрев, становится Тираном.

Ах, этим ты горда! Владыкой мнишь себя!
Так в полом мятеже я обвиню тебя!
Да, в явном мятеже (Природа мне свидетель):
Ты в княжестве Любви так нежно расцвела,
И что ж? — против Любви восстанье подняла!
С пятном предательства что стоит добродетель?

Но хоть бунтовщиков и славят иногда,
Знай: на тебе навек лежит печать стыда.
Амуру изменив и скрывшись от Венеры
(Хоть знаки на себе Венерины хранишь),
Напрасно ты теперь к Диане прибежишь! —
Предавшему хоть раз уже не будет веры.

Что, мало этого? Прибавить черноты?
Ты — Ведьма, побожусь! Хоть с виду ангел ты;
Однако в колдовстве, не в красоте здесь дело.
От чар твоих я стал бледнее мертвеца,
В ногах — чугунный груз, на сердце — хлад свинца,
Рассудок мой и плоть — всё одеревенело.

Но ведьмам иногда раскаяться дано.
Увы! мне худшее поведать суждено:
Ты — дьявол, говорю, в одежде серафима.
Твой лик от божьих врат отречься мне велит,
Отказ ввергает в ад и душу мне палит,
Лукавый Дьявол ты, соблазн необоримый!

И ты, разбойница, убийца злая, ты,
Тиранка лютая, исчадье темноты,
Предательница, бес, — ты всё ж любима мною.
Что мне ещё сказать? — когда в словах моих
Найдёшь ты, примирясь, так много чувств живых,
Что все мои хулы окажутся хвалою.



ПЕСНЯ СЕДЬМАЯ


Кто столь Природой обделен, что к нежным звукам глух,
К той музыке, что веселит и возвышает дух,
Или не глух, но до того рассудком иссушен,
Что только кличку нацепить на чудо может он, —
Да внемлет гласу божества и отдых даст уму,
Чтоб дури выучиться там, где мудрость ни к чему.

Кто тусклым оком Красоту не в силах различить,
Иль не способен, различив, достойно оценить,
Иль совершенство оценив, не может, рыбья кровь,
В бескрылом сердце ощутить крылатую любовь, —
Да узрит яркие лучи — и да усвоит он
Начертанный пред ним любви и верности закон.

Внимай же, с трепетом внимай; дивись, не надивясь;
Не в смертном мире Красота такая родилась;
Ты видишь этот лик? — О нет! не лик, но горний свет,
Струящийся из двух живых, сияющих планет;
Ты слышишь этот голос? — Кто солжет, что этот звук земной?
То лютен ангельских душа, небесных звуков строй.

 

***

Где Розы алые, чей пламень так пленял?
Куда исчез тот цвет, что облик благородный,
Пылая, обрамлял стыдливостью природной?
Кто с утренних небес мою зарю украл?

Как вышло, что цветок малиновый увял,
Взращенный с нежностью Природой плодородной?
Кто в этом виноват, что бледностью холодной
Покрыт любимых щек божественный овал?

Галена правнуки, бредя путем избитым,
Причину отыскать хотят в недуге скрытом,
Но ищут, как всегда, от правды вдалеке;
То просто-напросто Амур белит страницы
Для новой повести, пока Любви Царица
Чернила красные разводит в пузырьке.



БЛАГОСЛОВЕННА ТЕМЗА, В ЧЬИХ СТРУЯХ 

Благословенна Темза, в чьих струях
В тот вечер образ Стеллы отразился! —
И каждый всплеск воды, и каждый взмах
Весла, который для нее трудился.

Ладья плыла, танцуя на волнах,
И ветерок, что над прекрасной вился,
Запутавшись в душистых волосах —
О сладкий плен! — затих и притаился.

Напрасно он остаться там мечтал,
Был изгнан сын Эола, — но сначала
Он дерзким поцелуем растрепал
Ей локоны — она зарделась ало.

А я в душе подумал: «Милый стыд,
Да будет он в Храм вечности укрыт!»